Forums-viewtopic-Евровидение-2012 «Поле боя»

Слово "анекдот" использовано в его старом значении - смешной казус, забавная история. Далее собственно, предмет.

В двух сотнях шагов южнее костела Дукшты я встретил наконец командира батальона. … Около него и в Дукштах было не менее половины его батальона, сверх того разрозненные стрелки и целые отделения II батальона, пограничников и, как ни странно, 495-го и даже 494-го полка, с самого крайнего правого фланга моего участка — всего около 500 опьяненных победой бойцов. Дукшты находились в крепких руках. Стрелки Патрикеева находились в районе захваченных орудий и считали их своими трофеями.
…
Изрядно устав, уже близко к 18 ч., появился я в своем штабе, который начинал функционировать в Шавлишках. Вскоре подошли и телефонисты, размотавшие провод от Левидан; по этому проводу можно было вызвать штаб дивизии, чем я немедленно и воспользовался. По телефону со мной говорил начальник связи штаба дивизии Миловский. Он заторопился рассказать мне, что 5-й полк успешно продвигается, захватил немецкую батарею и передал просьбу начальника дивизии — проявить на своем участке крайнюю энергию. Я отвечал, что мы занимаем Дукшты и почти все старые окопы, за исключением крайнего правого фланга, в которых немцев тоже нет, и которые будут заняты, как только роты разберутся, а что касается батареи, захваченной 5-м полком, то нам это не диво, так как мы захватили целых 3 батареи. Пусть штаб дивизии поскорее похлопочет, чтобы из парков или от артиллерии были присланы запряжки, чтобы их вывезти, а то еще, чего доброго, немцы их у нас отберут. В этот момент на телефонной линии произошло повреждение, и связь прервалась. В соответствии с этим разговором, штаб 2-й Финляндской дивизии доносил штабу корпуса в 19 ч. вечера, что части левого участка заняли свои окопы, захватив у противника 1 зарядный ящик; о взятых батареях не было ни слова.
…
Около 21 ч. телефонная связь со штабом дивизии восстановилась; по-видимому, какой-то бродячий немец в нашем тылу умышленно перерезал провод в нескольких местах. Я сообщил начальнику штаба дивизии Шпилько об отправке мной пленных, о подъеме духа полка вследствие успешной атаки и спросил, когда прибудут запряжки для захваченных орудий. «Каких орудий?» — с удивлением ответил мне начальник штаба дивизии. «Да тех самых, о которых и говорил начальнику связи дивизии три часа тому назад, когда он мне сообщил о взятии батареи 5-м Финляндским полком». — «5-й полк никакой батареи не брал». Недоразумение выяснилось: 5-й полк только обозначил переход в наступление и вперед вначале вообще не продвигался; мой правый фланг во время наступления был совершенно открыт, и если бы наступление гвардейского корпуса не связывало немцев по рукам и ногам, они жестоко могли бы наказать нас фланговым ударом. Миловский давал умышленно неверную ориентировку: в традиции нашего штаба дивизии было сообщать полкам ложные сведения об энергии и успехах соседей, чтобы пробудить дух соревнования, подтолкнуть вперед, изъять беспокойство за фланги. Миловский имел поручение сообщить мне ложные данные о взятии
моим соседом справа батареи. Когда же я в ответ заявил о трех батареях, взятых 6-м Финляндским полком, то он даже обиделся на меня: он подумал, что я разгадал его ложную информацию и отвечаю на нее насмешкой.

А.А. Свечин. Исскуство вождения полка. сс 209-218. ISBN 5-86090-089-9

Ко мне поступил следующий приказ: «12/1Х 1915 г. 17 ч. 20 м. Командиру 6-го Финляндского полка № 1246 г. дв. Ковшадолы. Согласно приказания вр. команд, гвард. корпусом, который назначил ваш полк в мое распоряжение, приказываю вам с полком немедленно следовать в г. дв. Ковшадолы, где вы получите указания, что делать дальше. Возможно, что вашему полку предстоит бой сегодня же. Bp. команд. 2-й гвард. пехотной дивизии ген.-майор Теплов».
Я мгновенно поднял полк и двинул его в Ковшадолы.
…
предоставив полку спокойно следовать 3 км, отделявшие его от г. дв. Ковшадолы, я с адъютантом поскакал галопом вперед, чтобы выгадать время на ориентировку и принятие энергичного решения.
…
меня интересовала главным образом обстановка па фронте. Теплов находился в неведении, что меня не удивило, но у него был неплохой исполняющий должность начальника штаба молодой, способный офицер Генерального штаба Кузнецов, первый дебют коего в бою, как совсем юного, но толкового артиллериста, я наблюдал еще в 1904 г. Он тоже был не в полном курсе событий. Всей боевой частью, в которую была развернута вся дивизия, руководил временно исполняющий должность командира бригады, генерал-майор Гальфтер; он фактически руководил боем; если я хочу быть готовым ко всем случайностям, которые могут произойти, и хочу получить точную ориентировку, то только Гальфтер может мне ее дать. Но он находится далеко впереди, в 500 шагах от цепей, в блиндаже непосредственно среди войск, и к этому боевому командиру под обстрелом нелегко пробраться...
Но если генерал-майор может руководить дивизией из-под носа у немцев, сидя в каком-то жалком блиндаже, почему там не может появиться полковник Свечин? Проводников не нужно — к Гальфтеру идет непосредственно из штаба дивизии находящийся в полной исправности провод.
Я оставил адъютанта устраивать полк в усадьбе Ковшадолы; штаб дивизии готовился его радостно встретить; я с ординарцем поскакал вдоль провода на север — кажется через м. Подберезье. Проехав быстрым аллюром около 3 км, я въехал в большое, сильно разбитое артиллерией и брошенное
жителями селение. Мой провод привел меня к двум крохотным блиндажам. Один из них представлял печальное зрелище — покрывавшие его толстые бревна были разбиты и разворочены попаданием гаубичного снаряда: он был пуст; другой блиндажик был цел и в нем оказалась контрольная станция — два телефониста. «Где генерал-майор Гальфтер?» — «Поезжайте по этому проводу, он идет прямо к нему». Я удивился: провод вел меня назад, почти по пройденному мной пути; я поехал, по почему-то мне стало жаль своего коня, и я трусил спокойным аллюром. Через 20 минут передо мной выросла та же прекрасная усадьба Ковшадолы, но провод свернул к другой оконечности парка и уперся в небольшую хибарку садовника.

А.А. Свечин. Исскуство вождения полка. сс 250-253. ISBN 5-86090-089-9

Самарканд, 1868 г.

Атаковавшие зашли так далеко, что воткнули и даже привязали к саклям у воротной стены большое, красное, с буквами, вероятно именем Аллаха, знамя; снять его было трудно, потому что, заняв дома противоположной улицы, они продолжали бить по нашим. Я решился отвязать этот позорный для крепости нашей флаг и, как Николай Николаевич ни отговаривал, благополучно исполнил работу, хотя пульки в продолжение ее так и ударялись подле. С торжеством вынес я мой трофей на его высочайшем шесте и вручил отцу-командиру, т.е. Назарову. Что же он сделал? Передал командующему войсками? Поставил в походную церковь? Нет! К ужасу моему, он отдал это знамя солдатам на портянки.

Адрианополь, 1878 г.

На другое утро просыпаюсь — Струков сидит на моей постели; видно было, что он давно уже встал и ждал моего пробуждения.
— Я решился, — сказал он, — идем занимать город. Браво!
Вчерашние посланные еще не уехали. Генерал послал их вперед объявить о нашем движении и, отведя в сторону, потребовал, чтобы в знак изъявления покорности Адрианополя были поднесены ключи его, которые он должен переслать к его высочеству главнокомандующему.
— Да ключей нет у города, — отвечали сконфуженные посланцы, — где же мы их возьмем!
— Чтобы были, знать ничего не хочу! — решил Александр Петрович.
…
Тут вскочил на какую-то приступку тот самый новый губернатор, о котором была речь выше, толстый грек со звездою «Меджидие» на груди. В высокопарной французской речи он сказал нам приветствие, в которой не забыл упомянуть о том, что назначен охранять порядок, и, закончив свой спич словами: «Vive la Russie!* Ура!» — «ура!» подхватила вся толпа, — поднес Струкову на блюде ключи города (числом три, очень большого размера). Я спрашивал потом, где они достали эти ключи, и получил ответ: «Купили на базаре». Надобно думать, что не без иронии к трем большим ключам были приброшены еще две связки маленьких. Кстати скажу здесь два слова о дальнейшей судьбе этих ключей: самый большой из них я взял себе для разбивания миндальных орехов, которые подавались у нас каждый день после обеда, так как они были очень вкусны и дешевы; два других были отправлены сначала главнокомандующему, а потом в Петербург. Перед посылкою в Петербург Струков просил меня отдать третий, самый большой и внушительный, но я не отдал, и он висит у меня в мастерской, рядом со значком Скобелева.

В.В. Верещагин
Скобелев. Русско-турецкая война 1877-1878 гг. в воспоминаниях В.В. Верещагина. — М.: «ДАРЪ», 2007. — 496 с.
ISBN 978-5-485-00152-0

На китайской границе, 1869 г.

Да и то сказать, воевать с ружьями, какие были у них, — трудно. Не помню, одно или два ружья только были пистонные, остальные все кремневые, и бравый конник никогда не был уверен, что его пищаль выпалит, скорее он должен был рассчитывать на противное: вспыхнет порох, поднимется белый дымок в виде маленького фейерверка, да и только. Зато если ружье выпалит, то удивленная и довольная физиономия казака поворачивается к товарищам: «Накось! Ишь ты! Взяло!»
…
Казаки, большие охотники распоряжаться, без толку сновали из стороны в сторону и срывали сердце на наших волонтерах, китайских эмигрантах, испуганными взорами окидывавших нашу и неприятельскую силы и, по-видимому, очень сомневавшихся в благополучном исходе предприятия, в каковом случае их головы, конечно, прежде других отделились бы от туловищ. Один «гаврилыч» под шумок даже наклал в загривок какому-то майору Небесной империи, да так быстро, что не было времени вступиться; и должно быть, наложил солидно, потому что союзник забыл зевать по сторонам и отдался всецело присмотру за баранами, что и требовалось.
…
Теперь еще менее, чем утром, довелось осматривать постройки города: не до того было, так как, спасаясь от всей этой убийственной сумятицы, мы с Эманом протискались поскорее вперед; там, под закрытием полуразрушенных построек, толпы неприятеля ожидали выхода отряда. Недолго думая мы схватились за наше оружие, товарищ за шашку, я за револьвер, и с криком «ура!», подхваченным бывшими с нами шестью казаками, бросились в атаку. Как же перетрухнуло все воинство, нам угрожавшее, как оно рассыпалось в разные стороны! Тут насмешил меня один казак, пресерьезно советовавший не преследовать далее, так как «из-за крайних саклей стреляют».
— Ну так что же, что стреляют?
— Да ведь пулями стреляют, ваше высокоблагородие!
…
Думаю, что все бы обошлось благополучно, если бы Эман не был чересчур великодушен: солдатам своим он велел остаться и ожидать приказания начальника отряда, т.е. лишил наш авангард единственной поддержки, способной внушить спасительный страх неприятелю, и вся многотысячная масса скота, растянувшаяся уже на двух верстах, не имела иной защиты, кроме нескольких дополусмерти перепуганных китайцев с их традиционными луками и стрелами, нас двоих да немногих казаков — этих последних из шести осталось только трое, так как другие, видя опасность, под разными предлогами улетучились.
— А ведь на нас сейчас ударят, — говорю я товарищу.
— Может ли быть? — хладнокровно отвечает финляндец. Он потерял на привале свои очки и теперь тщетно поворачивал близорукие глаза, выпуклые зрачки которых ничего не видели далее нескольких сажень.
— Вот, посмотрите, сейчас ударят!
— Да где вы их видите?
— Как где? Это-то что же кругом? — говорю, указывая на массы, нас облегавшие.
— Будто все это неприятель? Представьте себе, ведь я думал, что это кусты!
— Неужели, однако, вы до такой степени плохо видите?
— Да. Помните место, где мы закусывали в Сассах? Там я оставил мои очки и глаза вместе с ними.
Ну, думаю, хорошо иметь такого зрячего товарища.
— А это что такое, эти высокие предметы — это деревья?
— Нет, это знамена, смотрите, сколько их тут!..
— А! Как странно! Этого я не предполагал!
Только что успел я послать одного из казаков к начальнику отряда с известием об опасности и для нас, и для баранов наших, как все кругом дрогнуло, застонало и, потрясая шашками и копьями, понеслось на нас! Признаюсь, минута была жуткая; Эман опять с шашкою, я с револьвером, но уже не гарцуя, а прижавшись один к другому, кричим «ура!» и ожидаем нападения.
Без сомнения, из нас были бы сделаны отбивные котлеты, как то случилось с одним из бывших около нас двух казаков (другой успел удрать), но мы спаслись тем, что, во-первых, неприятель больше зарился на наш скот, чем на нас самих; во-вторых, Эман, а за ним и я свалились с лошадей: сослепа мой товарищ заехал в ров и, полетев через голову, так крепко ударился лбом о землю, что остался распростертым. Моя лошадь споткнулась на него: я тоже слетел, но успел удержать узду и, встав над лежавшим, не подававшим признака жизни приятелем, левою рукою держал повод лошади, а правою отстреливался от мигом налетевших и со всех сторон окруживших нас степняков: так и норовили, подлецы, рубнуть шашкою или уколоть пикою, но или выстрел, или взвод курка удерживали их, не подпускали слишком близко. Едва успеваю отогнать одного-другого от себя, как заносят пику над спиною Эмана, третий тычет сбоку, четвертый, пятый сзади — как только я не поседел тут! Признаюсь, я думал, что товарищ мой ловко притворился мертвым, но он мне рассказывал после, что страшно ударился при падении и только как сквозь сон слышал, что ходили и скакали по нем. Счастье наше было то, что эти господа, видимо, считали револьвер мои неистощимым; я выпустил только четыре заряда, понимая, что пропаду, если буду еще стрелять, и больше стращал: уже пики приближались со всех сторон, и исковерканные злостью физиономии скалились и ругались на самом близком расстоянии…
Затрудняюсь сказать, сколько времени продолжалось мое неловкое положение, — мне-то казалось, долго, но, в сущности, вероятно, не более одной минуты, — как вдруг все отхлынуло и понеслось прочь так же быстро, как и принеслось: это подбежали к нам на выручку солдаты. Лошадь Эмана промчалась мимо них, унтер крикнул: «Выручай, братцы, ротного убили!» — и они все бросились сломя голову вперед. Затем прискакало орудие, лихо снялось с передков, и после первого выстрела не осталось никого около нас, а после второго и около баранов, отогнанных было, но снова теперь нами захваченных. Надобно сказать, что все это случилось очень быстро, быстрее, чем я рассказываю, и сопровождалось сильнейшим шумом: с бранью налетали киргизы, с бранью я отстреливался, с бранью стреляли солдаты, с бранью же, наконец, взмахнул шашкою и Эман, когда, очнувшись и вскочив на ноги, успел еще рубнуть одного из всадников, конечно, ускакавшего умирать.
Очевидно, шум и крики входили в систему устрашения у нашего неприятеля, да отчасти и у нас самих. Впрочем, и в наиболее дисциплинированных войсках во время действия потребность пугать неприятеля и подбодрять себя шумом сказывается еще в наше время.
...
Не безынтересно, что в самую опасную минуту человека не покидает забота о сравнительных мелочах: когда неприятельская конница гикнула, полетела на нас и мы поняли, что будем сейчас изрублены, я вместо того, чтобы обменяться с Эманом мыслями о защите, только сказал ему:
— А ведь баранов-то отобьют у нас!
— Отобьют, — ответил он, — скверно!
— Ничего, после опять отнимем!
И все это, и мои вопросы, и его ответы, перебрасывалось между криками «ура!» и потрясением нашим оружием, шашкою и револьвером.

Там же.

Ну фсе

, щас прибегут, станут доказывать что конные степняки должны были часами обстреливать Верещагина из луков и засрут тему. Такие дела..
ЗЫ А анекдоты просто прелесть, спасибо

Г-осподину Директору Палстинской Телеграфни

М.Г.
Я ниже по-дписавши уже ест 7 месяцев съ смейством приехал сиуда и ходил за какой небудь дело или служ-ба но с жаленю не ношёл и у меня семя болшая которая тепер не могу кормить их и с жаленю у меня нет такая б-олшая сума что бы занимат с какой не буд делом что бы можно было кормит своего семя и я умею ниже писавших язика

Русски писат и читат как нужно
Еврейски " - " " - "
Фарсидски значит персидски как нужно
Английски писат и читат
Француски " - " " - "
Арабски " - " " -"
И припомощи этого не хотел обежать вас с своего несгласти и поэтому прошу покорнейши от вашего высокого благородю что бы принемат меня под вашего добрости дат мне какой не буд службу или поругание чтобы моя кормит своего семя с вашего доброго романса надеюс исполнит моего просбу что бы жит с ней.
Два слова о себе. Пренемал участие в басмач-бойнях в Коканде и у Каспи помагал красным бит басмач-алеманов бандыта Абдулла спасал его гарем-жон у меня были руские друзя одиного звали Сухав своими руками задушил три басмач у меня заслуги
Ожидаю от вета с ниже писавши

Джавдет Р. Ха-Хамов
mea shearim Jerusalem
Palestine

---

Central Zionist Archives in Jerusalem, фонд J95 (архив Палестинского телеграфного агенства), дело 86 (CZA, J95/86) - переписка между членами семьи Хахамовых, репатриантов с Кавказа, и Шаломом Шварцем, директором Палестинского телеграфного агенства, 1925-1930 гг.

Мегакруть

http://fakty.ua/91917-nastoyacshij-krasnoarmeec-suhov-stavshij-proobrazom-geroya-filma-quot-beloe-solnce-pustyni-quot-26-let-provel-v-lageryah-i-tyurmah-a-vo-vremya-velikoj-otechestvennoj-vojny-sluzhil-oruzhejnikom-v-znamenitoj-divizii-aleksandra-pokryshkin

Оказывается, прозвище Вильгельма Оранского "Молчаливый" было получено им в молодости и первоначально имело скорее иронический смысл. Объект был прекрасным оратором и блистательным рассказчиком и вообще любил поговорить - если бы мы могли отрешиться от уважения к титулу, сказали бы - трещал как сорока - или как дрозд из фамильного герба. Прозвище перестало быть ироническим, когда выяснилось, что извлечь из Вильгельма информацию, которую он сам не положил на поверхность, совершенно невозможно. Вильгельм говорил без умлоку - и никогда не говорил лишнего. И был одним из самых успешных дипломатов империи Карла V. Сам император, чрезвычайно к Вильгельму благоволивший, говорил "Когда Вильгельм фон Нассау использует шпагу, это видят все и сразу. Когда он пускает в ход кинжал, жертва замечает это через неделю."
Позднее, сыну Карла, Филиппу II пришлось близко познакомиться и с тем, и с другим - но кто ж ему был виноват...
А вот потомкам Вильгельма уже пришлось блюсти семейную репутацию - и быть лаконичными.
Впрочем, сам Молчаливый и с короткими формулами управлялся неплохо. На вопрос, почему он ничего не предпринимает, чтобы уберечься от наемных убийц, он ответил "У меня нет времени на страх."

Петр I и караульные
Зимой на Неве ставились рогатки, чтобы после наступления темноты не пропускать никого ни в город, ни из города. Однажды император Петр I решил сам проверить караулы. Подъехал он к одному часовому, прикинулся подгулявшим купцом и попросил пропустить его, предлагая за пропуск деньги. Часовой отказывался пропускать его, хотя Петр дошел уже до 10 рублей, суммы по тем временам очень значительной. Часовой же, видя такое упорство, пригрозил, что будет вынужден застрелить его.
Петр уехал и направился к другому часовому. Тот же пропустил Петра за 2 рубля.
На следующий день был объявлен приказ по полку: продажного часового повесить, а полученные им рубли просверлить и подвесить ему на шею. Добросовестного же часового произвести в капралы и пожаловать его десятью рублями.

И один из моих любимых
Принц Руперт Рейнский - ("дьявол Руперт", племянник Карла I Стюарта, лучший полководец "кавалеров" в гражданскую войну, изобретатель револьвера, замечательный кавалерийский командир и прекрасный флотоводец) - обладал неконтролируемым чувством юмора, как правило, просыпавшимся в самые неподходящие моменты. Например, на каких-то очередных переговорах он прицепился к <круглоголовому> полковнику и предложил тому на практике проверить, на чьей стороне бог. Вынув из-за пояса у несколько ошалевшего оппонента шеффилдовский пистолет "нового типа", Руперт сказал - "Вот пальните в меня прямо здесь из этого пистолета. Оружие надежное, расстояние маленькое, промахнуться невозможно. Если попадете, будете знать, что ваше дело правое - а что до остального, так у нас пол-приемной свидетелей, которые подтвердят, что это я вас спровоцировал. Но как бог свят, никуда вы не попадете." Круглоголовый схватил пистолет, выстрелил - осечка. Еще раз - осечка. Третий раз - осечка. "Видите?"-говорит Руперт. Полковник уполз, мелко крестясь, и окончательно уверившись, что Руперт - нечистая сила. А на Руперта набросилась его собственная свита - мол, "Дело наше, конечно, правое, но зачем так рисковать? Это же просто чудо, что пистолет не выстрелил." "Чудо,- ответил Руперт, подбрасывая на ладони кремень от полковничьего пистолета,- было бы если бы он выстрелил. Хотя, конечно, для бога невозможного нет."

Приведенный выше диалог происходил в 1924 году, между командиром «Авроры» Львом Поленовым и портовым комендантом города Берген:
- Наша стоянка продлится около пяти дней. Мне бы хотелось, чтобы за это время на берег съездили 300 человек из моей команды.
- 30? Что же, 30 за пять дней, это, пожалуй, можно… Если вы гарантируете благопристойность их поведения.
- Простите, речь идет не о трех десятках, а о трех сотнях матросов.
- Никогда! Они просто сотрут с лица земли наш несчастный маленький Берген! Когда на прошлой неделе приходил английский крейсер, я уже допустил ошибку – разрешил съезд в увольнительную 150 человек. Они сорвали спектакль в варьете, подрались с экипажем испанского сухогруза, чуть не сожгли ресторан, сломали руку полицейскому… А ведь это – англичане, славящиеся жесткой дисциплиной со времен Нельсона!
- Мы не англичане. Мои ребята – комсомольцы, их не интересуют пивные и варьете. Я планировал пешую познавательную экскурсию по городу, визит в ваш музей, посещение кинематографа.
- Комсомольцы?.. Ну, учитывая разницу в ваших и наших политических настроениях, это вообще может быть кошмар! Кажется, именно ваш крейсер разогнал у вас кабинет министров?..

		Архивы сайта \| Наши форумы \| Поиск \| "Последнее на форуме"

"Поле боя" \| Каталог файлов \| Каталог ссылок \| Управление профилем